Брендинг. Дизайн логотипа и фирменного стиля. Брендбук
Мысли Оленьки стремительно раскручивались в другую сторону, возвращали в опостылевший родительский дом, где жизнь вообще теряла смысл, где любовь и страсть полностью утрачивали ценность, где нет места красивым мечтам о счастливом будущем.
Наивное желание вырваться из нищеты соблазнив и охмурив Витьку, такого же неприкаянного и нищего мальчишку, как сама, теперь не казалось хорошей идеей, тем более, что не смогла предусмотреть даже то, что сама угодит в расставленные силки.
— Похоже, заварила я эту несъедобную кашу по недомыслию. Ладно бы серьёзно влюбилась , жить без него не могла, сохла и страдала, так нет же, ничего подобного не чувствую, кроме непреодолимого желания близости. Накрутила эмоции, вызвала внутри ураган Катрина, чуть не умерла от вожделения и нахлынувшей страсти. Несерьёзно это всё, несерьёзно и глупо! Нужно заканчивать неудачный эксперимент.
Как бы ни так! Если бы всё обстояло настолько просто: захотел — полюбил, передумал — разлюбил: включил — выключил.
Желания и мысли Оленьки рвались одновременно в противоположные стороны, не желали подчиняться рассудку, показывали, кто или что на самом деле руководит телом.
Оля приводила себе убедительные аргументы, отчаянно спорила с непокорным мозгом, посылающим интригующие сигналы, заставляющие тело поступать больше чем странно: оно требовало нежности, вынуждало действовать вопреки логике, настойчиво и властно толкало на опасную близость.
Нежданные, непредсказуемые, ненужные во вновь открывшихся обстоятельствах романтические чувства наполняли организм безумными переживаниями, толкали к духовному и физическому слиянию, которого нельзя было допустить.
Девушка не заметила, как вновь принялась грезить. Сознание всё ещё пыталось убедить себя не делать глупостей, забыть про соблазнительные фантазии, но сердце уже стучало в висках, заставляя быстрее перекачивать кровь, переполненную гормонами.
Оля всё ещё пыталась сопротивляться, дискутировала с внутренним собеседником, который молчал, в то время как её вновь сотрясали волны сладострастия.
— Зачем он мне? Умный, сильный, наивный москвич… ну, почти москвич, у родителей квартира имеется. Всё, никаких реальных достоинств, кроме того, что мужчина. Хочу с ним секса? Кто знает, отчего это желание посещает меня ни с того, ни с сего. Наверно от свободы и любопытства ошалела.
Думать нужно, серьёзно думать. Со всем этим придётся жить, если пойти на поводу у гормонов. Да, с инстинктами не поспоришь. Вон как разобрало. Отдаться готова, практически первому встречному, причём сразу и даром.
Ещё немного и умолять начну, чтобы поимел. Сколько раз спала с братом в обнимку в одной кровати и ничего, совсем ничего подобного не чувствовала, а тут... Наваждение какое-то, психоз, припадок, помешательство.
Оля за своей перегородкой елозила, извивалась от непомерного желания на кровати, чувствуя, как намокают трусики, как набухают и сладко ноют соски, как подступают неминуемые уже конвульсии страсти.
Она переживала, кляла себя за то, что не умеет гасить нахлынувшие эмоции, но почти готова была улечься под Витькино одеяло.
Несколько чувствительных, взрывающих сознание и тело мгновений, и наступила бурная разрядка. Кажется, она стонала. Или показалось? А ведь это лишь начало, один из первых совместно прожитых дней.
— Нужно купить что-нибудь успокаивающее, реже бывать дома. Или уходить.Вечер заставил обоих нервничать ещё сильнее. Оба тщетно пытались читать конспекты и учебники, но видели перед собой лишь расплывающиеся пятна. Разговаривали мало. Оля придиралась к Витьке, использовала в репликах едкий сарказм. Не сговариваясь, рано выключили свет и улеглись за ширмы. Каждый думал о своём, однако фантазии, эмоции и не до конца осознанные желания у них совпадали в главном: взаимный интерес неудержимо нарастал.
Витька не спал. Было отчётливо слышно, как парень ворочается, шурша одеялом, и вздыхает.
Его видения были менее реалистичны, поскольку всё, что находится у девочек под одеждой, для него являлось загадкой. У Витьки не было сестры, он никогда не влюблялся, почти ничего не читал про любовь.
Взрослая физиология юноши ещё не была разбужена. Он не испытывал серьёзного физического страдания, непреодолимого желания совокупиться. Всё же эмоционально Витька был серьёзно возбуждён и потревожен неведомыми прежде переживаниями.
Близость Оленьки представлялась юноше манящей, окрыляющей, невыносимо приятной, размыто-туманной реальностью.
Его сердечко трепетало в груди, томилось от неведомых желаний, смысла которых он не способен был постичь и осмыслить. Ясно было одно — причина всех этих переживаний находится в паре метров за тоненькой матерчатой перегородкой.
Витька слышал её прерывистое дыхание, скрип кроватных пружин, неясные, но волнующие звуки, словно девочка стонет во сне.
— Наверно чего-то приснилось. Душно. Может, открыть форточку?
Около месяца ребята ходили полусонные, однако попыток выяснить отношения, признаться в том, что испытывают странно волнующие чувства, сблизиться, не предпринимали, принимая происходящее за искажённое восприятия новых условий жизни.
Витька старательно отводил взгляд и нервничал по пустякам, Оля огрызалась, но завтрак и обед готовила, прибиралась.
Как и договаривались вначале, оба устроились работать. Оля трудилась два-три часа в день, Виктор брал полноценные смены, в основном по ночам. Приходил измотанный, уставший, иногда засыпал с открытым учебником, на лекциях клевал носом.
На Олю юноша смотрел лишь украдкой, старался не тревожить, не раздражать, переживал, когда она начинала нервничать. Считал, что именно он виноват в её возбуждённом состоянии.
Девушка неизменно готовила ужины и завтраки, с удовольствием наблюдала, как он торопливо закидывает в рот любую стряпню. Ей нравилась Витькина забота, его удивительная щедрость, желание выполнять маленькие женские прихоти.
— А парень-то Витька ничего, хороший. Можно такого полюбить, даже нужно.
К неудобствам совместного проживания потихоньку привыкли, хотя нет-нет, да снова случается некий казус, вызывающий волну непредсказуемого возбуждения. Вчера например, Витя, внезапно, зашёл на Олину территорию что-то по учёбе спросить, а та нижнее бельё переодеть готовилась, сидела на стуле нагишом, лицом к нему, широко раздвинув ноги...
Его лицо в то мгновение нужно было видеть.
Витька отвернулся, принялся сбивчиво извиняться, говорил, что без предупреждения больше ни ногой, у Оли случилась истерика.
Она опять всю ночь не спала, увлечённо следуя за видениями, где Витьке было позволено всё. Откровенно-бесстыдные ласки не прекращались ни на минуту, дарили блаженство, но его было утомительно много. Хотелось остановиться, поспать.
Принять снотворное Оля не решилась, скоро вставать, идти на лекции. Успокоиться иначе не получалось. Девушка чувствовала нервное напряжение и лихорадочно соображала, что в такой ситуации можно предпринять.
Витька тоже неприкаянно маялся, понимая, что просто жить вместе не выходит.
У него ещё доставало выдержки не выходить за рамки дружеских отношений. Другой на его месте не задумываясь о приличиях, деликатности и морали настоял бы на близости или взял подругу силой, а Витька всё ещё пытался играть по правилам, в которых невинность имела неприкосновенный статус.
Оля мечтала, что в Витьке проснётся наконец мужчина, ждала его настойчивых действий, надеялась на наркотическое действие тестостерона, но стоило ему приблизиться, как у неё начиналась паника.
Девушка никак не могла определиться, чего хочет на самом деле. Её тяготило раздвоение личности, лихорадочная перемена настроений и избыток желаний, которые утомляли до дрожи в мышцах, тошноты и спазмов в животе.
Оля пыталась принять взвешенное решение. Бесплодный эксперимент, не имеющий видимой цели и логического продолжения надоел, утомил. Испытывать силу воли, способность месяцами жить в непрекращающемся ни на минуту возбуждении было бессмысленно. Было бы для чего.
Девушка непрерывно беседовала сама с собой, иногда забывалась. Выражала мысли вслух. Нужно было решаться на конкретный исход: или-или.
В тот день Витя пришёл с работы около одиннадцати часов. Горячий ужин на столе был заботливо накрыт двумя одеялами, чтобы не остыл. Запах чего-то вкусного завис в замкнутом пространстве комнаты.
Оля подождала, пока юноша разденется. Она отчетливо слышала каждое его движение. Вот он снял ботинки, повесил куртку, надел тапочки...
— Витя, подойди пожалуйста. Я заболела. Можешь поставить мне горчичники?
— Сейчас, Оленька, только руки вымою. Они у меня совсем холодные.
Через несколько минут он подошёл к ширме, — Можно? Я захожу.
— Угу.
Виктор вошёл. Оленька лежала на кровати полностью раздетая, лицом вниз.
— Ой, извини!
— Ты же горчичники собрался делать, не извиняйся. Больная для врача не женщина, а пациент.
— Можно я тебя накрою?
— Нельзя. Начинай.
— Честно говоря, я не умею.
— А целовать, целовать умеешь? Какой же ты телёнок! Нельзя же так. Обними хотя бы, если помочь не можешь. Видишь же, девушка страдает, мается. По тебе, между прочим, сохну. Скажешь, не знал, не видел? А чего ты вообще замечаешь? Думала, догадаешься, подойдёшь, прижмёшь к сердцу. Ага! Жди. Так и помру девственницей. Ну почему ты такой недогадливый, робкий!
— У тебя похоже температура высокая. Наверно воспаление лёгких. Сейчас скорую вызову. Потерпи, Оленька!
Виктор трогал её кожу губами, как обычно это делала мама, проверяя, есть ли жар. Тело действительно горело.
Оленька перевернулась, обхватила Витькину шею руками, принялась расстёгивать пуговицы на его рубашке.
Юноша моментально впал в прострацию, закрыл глаза, перестал дышать.
Подчиняясь гипнозу извне и врождённому инстинкту охотника Витька неловко прикоснулся к обнажённой груди, которая тут же откликнулась набухшими сосками.
Кожа упругих округлостей обожгла пальцы неведомой энергией, настойчиво требующей исследовать каждый миллиметр обнажённого тела.
Внутри грудной клетки лопнула и разогнулась некая пружина, заставившая немедленно действовать. Юноша схватил Олю в охапку, прижал к себе, начал лихорадочно целовать Бесстыдная нагота требовала реализации задуманного природой процесса, последовательность которого не вызывала сомнений.
Казалось, что Витька всегда знал, как будет происходить близкое знакомство возбуждённых тел.
На какое-то мгновение к нему вернулось сознание. Витька испугался, пытался накрыть Олю одеялом. Её нагота и доступность не были очевидно дозволенными. Она девушка, значит всё, что находится под одеждой, под запретом.
Юноша осознал, что совершает нечто недозволенное, безнравственное по отношению к девственнице, греховное.
Витька на автомате завернул Оленьку, совершая спонтанные, необдуманные действия и тут же впился в её рот губами, испытывая неземное наслаждение.
Он целовал глаза, нос, шею, волосы, уши, в то время как руки лихорадочно путешествовали по возвышенностям и впадинам.
Витька чувствовал экзотический, несравнимый ни с чем вкус, который воспламенял внезапно разбуженную похоть .
Как долго он мечтал забыв про запреты ласкать Оленьку.
Оба моментально улетели в страну грёз, в иную вселенную, где не было его и её, где тела и души сливались в единое целое, представляющее из себя концентрат наслаждения и блаженства.
Всё, что случилось после не оставило иных воспоминаний, кроме бесконечного состояния эйфории.
Когда ребята очнулись и отдышались, Оля, приходя частично в сознание, поняла, что стала взрослой, о чём свидетельствовали следы на простыне и на теле, что не подумали о возможных последствиях.
— Дурак! Дурак! Дурак! Как ты мог, ведь я тебе доверяла! Что я теперь маме скажу? — Оля зарыдала, уткнулась в Витькину грудь, стучала по его плечам маленькими кулачками.
Витя гладил голову девочки, прижимал к себе. Сегодня и он стал мужчиной, следовательно Оля — его женщина, его жена.
Теперь он в ответе за неё. Наверно это и есть любовь.
— всё, девочка, к чёрту все эти перегородки. Теперь мы семья и спать будем на одной кровати. Милая. Как я рад, что наконец-то мы решились! Не представляешь, как я устал от тревожных мыслей и неразделённых чувств.
А Оля плакала. Уже тише, закапываясь носом в Витькину грудь, всхлипывая время от времени, почти засыпая. В кудрявой головке мелькала странная мысль, что добившись, чего хотела, воплотив чувственные грёзы в реальность, дойдя до заветной цели, ощутила вдруг в душе гнетущую пустоту.
Чего она в сущности добилась? Продегустировала вкус настоящего секса? Определённо ничего особенного. Было состояние планирования, приятного опьянения, безграничная радость, эйфория и много чего ещё, но совсем недолго.
Когда всё закончилось, стало не очень здорово. Откуда-то налетела ноющая тоска, меланхолия, отчаяние, ощущение беспомощности, апатии, вины, злости. Захотелось остаться одной, зарыться с головой под одеяло и плакать. оттого, что поступила необдуманно, поспешно и глупо.
Возможно, так случилось от неожиданности и страха неизвестности, которые догнали позже, когда было поздно чего-то менять.
Оля незаметно заснула, что-то бормотала во сне, просила не подходить, не трогать. Минут через двадцать она проснулась, забыв про тоску и уныние, начала приставать к Витьке.
Новоявленные любовники не ведали покоя до самого утра, вновь и вновь покоряли вершины блаженства, падали в изнеможении и приступали к новому штурму.
Оленька оказалась особой любознательной и ненасытной. Витька физически не мог удовлетворить свою маленькую женщину в нужном объёме и ритме. Ей нужно было ещё и ещё, а ему необходимо рано вставать, идти на работу или учёбу.
Несмотря на ежедневное переутомление Витька летал на крыльях. Сначала у них была медовая неделя, потом месяц. Оленька незаметно превратилась в настоящую женщину.
В ней зрело и приобретало грандиозные размеры чувство собственника. Мой, больше ничей, постоянно повторяла она и этому приходилось верить. Оля отвадила, исключила из близкого окружения всех подруг и Витькиных друзей, старалась контролировать своего мужчину поминутно и посекундно.
К ней вернулась прежняя уверенность. Теперь Оля знала, что старалась не зря. Витька мог стать идеальным мужем. Единственное, что теперь её угнетало, это цепкие мысли о залётных хищницах, для которых её мужчина мог стать желанной добычей.
Говорят, мужчины, когда страстно влюблены, излучают сгустки энергии и феромоны, гормоны любви, на которые словно мотыльки на пламя свечи слетаются охмелевшие от романтических запахов подружки.
Оля старательно разжигала влюблённость и страсть, приучала Витьку к эротическим деликатесам, знания о которых черпала в институтской библиотеке, старалась утомить его сексом до предела, чтобы исключить желание лакомиться на стороне.
Это был её пунктик. Оля маниакально сомневалась в Витькиной верности.
—Вдруг какая-нибудь нахалка поймает сигналы вожделения, поманит неизведанными, оттого притягательными прелестями, которые могут показаться соблазнительнее, чем её собственные.
Оленька начала контролировать Витькины передвижения, действия, беседы и встречи, каждый шаг.
Поначалу он принимал настойчивые надзорные старания с улыбкой, считал такие действия свидетельством большой любви. Позже ревность стала утомлять и раздражать.
Все эти выворачивания карманов на предмет улик, проверка памяти телефона, обнюхивания, едкие замечания по поводу встреч, разговоров и просто случайно брошенного взгляда на проходящую мимо девушку, навязчивые попытки найти несуществующий повод подозревать, казались бредом умалишённого.
У него и в мыслях не было чего-то подобного.
— Ты маньяк, настоящий сексуальный извращенец, — злобно кричала любимая, — мало тебе меня, раздеваешь взглядом каждую встречную.
— Успокойся, Оленька. Никто, кроме тебя, мне не нужен. Я по жизни однолюб, в отца. Даже если бы у меня появились левые мысли, не хватило бы сил на осуществление подобных желаний. Всю энергию и любовь я отдаю тебе. Ты мою любовь до донышка выпиваешь. Разве кто-то ещё способен выдержать твой неугомонный темперамент? Подозрения напрасны, беспочвенны. Как же мы будем вместе жить, если не способны друг другу верить? Я ведь тебя люблю.
— Это не мешает тебе заглядываться на красоток. А силёнок у твоего слоника хватит на всех. Мне ли этого не знать. Не морочь мне голову, выбрось из головы обладательниц фривольных выпуклостей, иначе не знаю, что с тобой сделаю, — Олечка начинала истерично лить слёзы, которые Виктор заботливо слизывал, пытаясь успокоить.
Невыносимая мука, когда женщина плачет
Обычно такие стычки заканчивались примирением в кровати, серией страстных акробатических этюдов. Конфликт подобным образом удавалось исчерпать, но неприятное ощущение выпадало в осадок и наслаивалось на предыдущие серии приступов ревности.
Так они прожили весь первый курс и часть второго, пока по случайности девочка не забеременела.
Радости Виктора не было предела. Он уже мысленно готовился к свадьбе, потихоньку откладывая по копеечке деньги на торжество. Чтобы не расстраивать и не злить любимую, Витька совсем перестал с кем-либо общаться, чтобы не вызывать у невесты чувство ревности.
Зачем расстраивать женщину, которая вынашивает драгоценный плод?
Жених покупал для любимой экзотические фрукты, деликатесы, не считаясь с ценой, вынашивал планы семейного благополучия.
Увы, им не суждено сбыться.
Кто знает, что и как повлияло на поведение Оленьки, только она не говоря ни слова, тайком от будущего отца сделала аборт.
Операция избавления от новой жизни не заняла много времени. Вечером невеста была как обычно дома, встретила Виктора готовым ужином, мурлыкала, ластилась. В её планы пока не входило разоблачение.
— Придёт время — узнает. Не ему рожать, значит и решать не ему. Я не готова стать матерью, не хочу превращаться из прелестницы в бабу. В конце концов, ничего страшного не произошло.
Жених был счастлив при виде улыбающейся невесты, предвкушал как посадит Оленьку на колени, как ласково погладит животик, где прячется мальчик или девочка, которую он любит и ждёт. Он предполагал, что темой разговора, сегодня, завтра и всегда будет прелестное дитя.
Хорошее настроение невесты было недолгим. Её взбесили Витькины расспросы, назойливые попытки погладить живот, пустой и болезненный. Увести разговор в сторону, сменить тему. Не удавалось.
Оленьку посетило раздражение. Она кричала, топала ногами, злобно сыпала оскорблениями, вспоминала давно забытые скандалы, обвиняла Витьку в прелюбодействе и эгоизме. Как последний и очень действенный аргумент невеста открыла слёзный шлюз.
Витька пытался шутить, балагурил, но встретив пронзительный, воинственно настроенный взгляд всё тех же, страстно любимых в половину лица чёрных глаз, в которых пропали вдруг глубина и очарование, зато чётким контуром отпечаталась непонятная боль и нечто ещё…
.
— Что случилось, родная?
— Ничего особенного, отстань!
— Так откуда драматическое выражение лица, немотивированная злость? У тебя есть претензии? Что я сделал не так, в чём провинился?
— Нет-нет. Всё в порядке. Паршивое настроение, только и всего.
— Отчего в твоих глазах лёд и ужас?
— Потому, что исправить уже ничего невозможно.
— Разве у нас что-то не так? Что именно требует исправления? У беременных бывает беспричинная, спонтанная перемена настроения, я понимаю, что вас теперь двое, что это непросто. Не молчи, успокой меня. Отчего я так волнуюсь? Мне тоже захотелось плакать. Почему? Это касается нас, наших отношений, что-то случилось с твоими родными, что?
— Я сделала аборт.
— Нет, только не это! Ты пошутила, Оленька? Скажи! Ведь это не только твой, но и мой ребёнок. Почему, зачем? Ты лжёшь! Я тебе не верю! Не могу поверить. Как же так? А Я?
— Я не готова к материнству, испугалась последствий. Мне девятнадцать лет, всего девятнадцать. Что дальше, что? Пелёнки, ползунки, бессонные ночи, нищета? А жить когда? Я ещё даже не любила…
— Что ты такое говоришь! А я, а мы, разве это не любовь? Ты подумала, как мы будем жить после такого предательства? Предположим, чисто гипотетически, условно, теперь можно что угодно предполагать, что мы сумеем преодолеть этот конфликт, это безжалостное убийство.
Что дальше, как я могу тебе верить, на что мне рассчитывать, если в таком важном вопросе, как жизнь родного человечка ты приняла единоличное решение, словно мясник. Ведь теперь я знаю, что ребёнок для тебя, обыкновенный кусок мяса.
Да, моё суждение жестоко. Убеди меня в обратном, если я не прав. Для безжалостного, садистского решения действительно была причина? Да не молчи же ты!
— Прости, если сможешь. Я думала, что сумею тебя полюбить.
— Хочешь сказать…
— Я поняла, что случившееся с нами — физиология, гормональный бунт, взрыв эмоций, вызванных химией. Всё настолько банально. И вообще, не хочу и не могу постоянно страдать от ревности.
Рано или поздно тебя уведут, я это чувствую, знаю. Тебе нужна другая жена. Уравновешенная, не ревнивая, романтичная, нежная… не знаю какая, но это точно не я.
Я от тебя устала. Ты предсказуем, с тобой скучно. Я сразу тебя просчитала, ещё тогда, на экзаменах. Хотела использовать, только это оказалось не просто. Обманывая тебя, я вынуждена играть в ту же игру. Долго, до бесконечности, вечно… А вечность, для нас, людей, никак не может длиться дольше одной единственной жизни.
Не желаю истратить её на такой пустяк, как скучный, однообразный секс с одним и тем же мужиком. Может быть я и ревную-то оттого что сама хочу поиметь всех без исключения интересных кобелей.
Попробовать всё, что возможно, даже то, чего нельзя, не оглядываясь на детей, на мужа. Мне нужна свобода, ничем не ограниченная самостоятельность. Извини. Это моя жизнь и только я вольна ей распоряжаться.
— Может быть ты и права. Кто знает. Жизнь покажет, кто прав, кто виноват. Убийство моего ребёнка простить не смогу. Омерзительное состояние. Поверить не могу: люблю и ненавижу одновременно. Ты тут наговорила про меня гадостей, а ведь сама не веришь в то, что предъявляешь.
Я не ангел, в каждом из нас намешано чёрного и белого, но сейчас ты превзошла сама себя. Как жить с этим будешь? Пройдёт время, убитый тобой человечек покоя не даст, днями и ночами мерещиться будет. Вот кто тебе предъявит. Мало не покажется.
Не знаю, когда ты изменилась, когда стала беспощадным циником. Ведь полюбил я совсем другую женщину. Ты — не она.
Замечательную девушку, свою Оленьку всю жизнь буду помнить. Нашу странную любовь в съёмной комнате, застенчивость, переживания, мечты о любви и близости. Мы даже не понимали, что любовь задолго до первого поцелуя поселилась и жила в нас.
Первый в твоей и моей жизни секс. Та Оленька была божественно прекрасна. Очень жаль, что ты оказалась не настолько романтичной, чтобы понять — мы созданы для любви, друг для друга.
А ребёнок… наша Алёнушка… я буду помнить убитый тобой плод любви именно так…
Давай выпьем что ли. Поминки, всё же… Двойные поминки. Сегодня мы хороним нерождённое дитя и убитую любовь.
Не хочешь? Я выпью. Пусть земля будет ей пухом…
Витькины глаза наполнились слезами. Он в последний раз обнял свою Оленьку, точнее её жалкую тень, прижал к груди.
Сердце молчало.
— Что ты решила? Кто уходит, кто остаётся? Остаётся, ни с чем… Впрочем, это теперь не имеет значения.
Что вы об этом думаете?