Ну что, будем целоваться то?

Проводим трансформационные игры в Москве

Даже вернее сказать, что это не женщина висит, а холст. А вот на холсте то как раз лежит раздетая женщина. Лежит и улыбается игриво!

Снизу на табличке надпись: художник Рембрандт. Даная.

Подошёл поближе мужичок, чтобы повнимательнее рассмотреть, что там у неё, да как... Больно уж название у картины соблазнительное, да и сама она, если честно, будто бы говорит: 

"Милый мой, тебе дана я! 

Подходи же поскорей! 

Заскучала тут одна я. 

Пусть родится наш Персей!"

И хотя мужичку было совершенно непонятно, при чём тут какой-то там Персей, подойти он поспешил! Стоит - глазами хлопает... А Даная тут, возьми, да подмигни!

Засмущался мужичок, посмотрел по сторонам, а в Эрмитаже то кроме него и людей не видно! 

- Хочешь познакомиться со мной ещё поближе? - смеётся тут Даная.

- А как? - спрашивает мужичок. - В картину что ли к тебе влезть?

- Да нет, - машет рукой Даная. - На площадь ночью приходи. Я тебя там ждать буду!

Обрадовался мужичок, дождался вечера, пришёл на площадь. Стоит - ждёт. А ночи то в Санкт-Петербурге белые. Часы идут, но и после полуночи всё также светло, как вечером.

Отчаялся уже совсем, но тут...

- Привет! - слышит из-за спины. - Пришёл, касатик!

Оборачивается... Мать честная! Перед ним не Даная, а мумия какая-то! Призрак Данаи одним словом! 

- Ёлки-моталки! - выругался мужичок. - Это, что ж с тобою стало, родимая? Висела, понимаешь, такая симпатичная, а тут...

- Что же ты хочешь, касатик! - усмехается "мумия". - Сам посчитай, триста восемьдесят лет на днях стукнуло!.. 

- Триста восемьдесят! - покачал головой мужичок. 

- Ага! Это с тех пор, как меня художник тот изобразил. А до него то я ещё сколько веков в подземелье томилась, куда меня параноик один заточил! Ох-ох-ох, и вспомнить страшно!.. Ну что, будем целоваться то?

Напугался мужичок, давай по сторонам озираться. А на площади и нет никого в это время.

Обняла его тут "мумия" руками ледяными... 

- Елки-моталки! - вскричал мужичок испуганно.

И тут... Смотрит - бежит по площади тень самого Рембрандта!

- Ах, ты... развратница! - кричит Рембрандт на Данаю. - Это скольких же ты уже мужичков погубила! Скольких в дурдом из-за тебя заточили! Знал бы заранее, нарисовал бы тебя одетую! 

Отпустила тут Даная мужичка и давай на Рембрандта кричать:

- Так, кто ж тебя просил голой меня изображать?! Думаешь, так мне весело лежать принародно в обнажённом виде?!

А тут и муж Данаи заявился из ниоткуда! Не сам, конечно, а в призрачном состоянии.

- Пусть мы в то время, - говорит, - которое на холсте изображено, и не были ещё расписаны, а когда поженились она уже была матерью не моего ребёнка, но тебя, Малевич ты этакий, я давно поджидал!

Накинулся муж Данаи на Рембрандта и завязалась между ними драка!

- Да не твоя это жена, а моя! - орёт художник. - И ребёнок у неё не от Зевса, а от меня!

Даная опять к мужичку:

- Идём, - улыбается. - В Неве искупаемся, а то жарко тут больно стало!  

И за руку мужичка хватает. Но вдруг...

- Я вам сейчас так искупаюсь! - слышит мужичок знакомый до боли голос. - Значит, стоило родной жене ненадолго отвернуться, а муженёк её тут же на какую-то лахудру променял?!

- Познакомься, милая, - отвечает мужичок своей жене. - Это тётя Даная.

- Какая я тебе тётя?! - обиделась мать Персея. - Тоже мне, племянничек нашёлся!.. Эй, мужчины, - крикнула она дерущимся. - Идёмте домой, хватит тут выпендриваться! 

И ушли куда-то. 

А мужичку ещё долго пришлось объяснять жёнушке, что всё это было просто-напросто совместной галлюцинацией, какие часто случаются с туристами в Санкт-Петербурге из-за белых ночей.