За любовь!

Брендинг. Дизайн логотипа и фирменного стиля. Брендбук

Кто-нибудь из вас знаком с непостижимым, просто-таки  хроническим невезением в любви?

Или Вика что-то совсем не то за это трепетное чувство принимает?

Тогда какая она – настоящая, без границ и преград, когда сердце вдребезги, эмоции через край, когда сразу всё вместе: романтика, влечение, одержимость, страсть; когда всё можно и ничего не стыдно, когда искренность и безграничное доверие не требуют оценок, тем более доказательств, когда ты и он – неразрывное целое?

Сколько раз Вика влюблялась, всерьёз, по-настоящему – столько же после неизлечимо болела затяжной меланхолией: истекала досуха слезьми, с остервенением до крови вгрызалась в ногти, надолго замыкалась в себе, выискивая изъяны и несовершенства. Ведь если раз за разом что-то идёт не так, значит,  есть на то причина, причём не где-нибудь, именно в себе.

Так было в девятом классе, когда Ромка Калянов после всего, что между ними было, после самых настоящих поцелуев, жарких объятий, откровенных прикосновений, клятв и признаний в любви, переметнулся к лучшей подруге – Анечке Шилкиной, ничего не объяснив, не попросив прощения.

Самые выразительные  эпитеты не смогли бы в полной мере объяснить, какие душевные муки  испытывала наивная влюблённая девчонка, как крушило, корёжило, превращая в эмульсию её непорочное нежное сознание.

Первая любовь, тем паче трагическая – испытание, сравнимое разве что с крушением поезда, когда совершенное, прекрасное, нежное безжалостно калечит именно то, что ещё недавно было надёжной опорой.

Вика выжила, более того – сохранила дружбу с Аней, которой с Ромкой не повезло ещё больше: неопытные любовники увлеклись, зашли слишком далеко для их юного возраста, поддались чувственным соблазнам, которые напрочь стирают ограничения и запреты.

Беременность случилась в десятом классе, накануне выпускных экзаменов.

Анечку было невыносимо жалко. Ромка испуганно лепетал, – я чё, я ничо. Причём здесь я!

Судьбу так и не родившегося существа цинично решили родители.

Вика для подружки была главной утешительницей. Возможно, она помогла Ане переболеть в относительно лёгкой форме.

Анечка успешно усвоила жестокий урок: целомудренная невинность осталась в прошлом, скромность изъята из обращения за ненадобностью. Она стала осторожнее, но смелее и хладнокровней.

Любовь её больше не интересовала, зато понравился вкус изысканного блюда, которое мужчины и женщины готовят совместно.

Девушка, шутя и играя, заводила романы, крутила ухажёрами, как хотела, и расставалась с лёгкостью необыкновенной, когда головокружение от наслаждения начинало вызывать унылые эмоции и недостаток витаминов счастья.

Вика выглядела куда привлекательнее подруги (так говорили взрослые), её отличало внутреннее очарование, которое не так просто рассмотреть, когда по причине возбуждения оценивается в первую очередь темперамент и формы. На фоне аппетитных выпуклостей и взрывной чувственности Анюты (потому, что умела преподносить бонусы на блюдечке), достоинств Вики не замечали.

В глазах у Анечки резвились и озорничали стимулирующие влечение бесенята, что вызывало прилив впечатлительности у каждого второго подростка, а вызревшие преждевременно округлости будили воображение всех без исключения бывалых дамских угодников.

Девочка влюблялась без оглядки, а Вика… Вика завидовала и мечтала, хотя рядом с подругой ей тоже порой перепадали искорки близости.

Анечкой восхищались, её благосклонности добивались, а Вике доставались крохи двусмысленного внимания неудачников, отвергнутых подругой, только и всего. Как правило, совратители не церемонились, сразу лезли целоваться и под юбку.

На этом пикантном моменте состояние влюблённости срывалось в пике. Вика вырывалась и убегала, оставляя кавалеров в недоумении: вроде как сама напрашивалась.

Ей бы выйти из тени, отбрасываемой легкомысленной прелестницей, предъявить неповторимую индивидуальность, контрастирующие с примитивной доступностью добродетели, присущие лишь непорочным душам, но нет – один на один с флиртующими юнцами она робела, смущалась под гнётом привычного уже чувства тревоги, которое появилось после расставания с Ромкой, потому довольствовалась малым.

Удивительно, но, ни один из поклонников в компании с Анечкой даже намёком не обозначал серьёзные романтические притязания, а девочки хотелось именно любви, а не того, на что мальчишки облизывались.

Нравились ей многие. Кое-кого Вика даже рассматривала в качестве желанного спутника жизни, но вспышек, подобных первой влюблённости – ослепительной, яркой, заставляющей парить над  собой, ощущать беспредельное блаженство, эйфорию, не испытывала.

И вдруг это случилось. Как было не раз, Анечку пригласили на загородный пикник. Вика и ещё одна подружка – Лиза Вересова, были назначены к ней в свиту.

Подружки приоделись, даже салон красоты посетили: у любой девчонки на такой случай есть неприкосновенные запасики в копилке. Выглядели прелестницы бесподобно, особенно Вика. Родители были заранее предупреждены, мол, будет девичник с ночёвкой у подруги.

Парни тоже расстарались. Стол ломился от напитков и закусок.

Первый же танец разбил молодёжь на пары, но все мальчишки хотели кружить Анечку. Увы, она была одна, потому присвоила себе право выбора.

Первая неловкость после крепких коктейлей быстро рассосалась. Второй раз кряду Вику кружил Антон, высокий сероглазый брюнет атлетического сложения. Его близость, глубина глаз, мягкая сила и удивительный, родной до жути запах, от которого обносило голову, а в ногах возникала слабость.

Вика закрывала глаза, когда Антон требовательно, даже немного грубо прижимал её к груди. Музуку девочка не слышала, где-то внутри звучала своя, - нежный запах тубероз  навевает сладость грёз…

– Ах, какой он замечательный, какой нежный, – мгновенно сочинила любовь Вика, плывущая на волне неведомого наслаждения.

За несколько минут девочка прожила целую жизнь, начиная от первого поцелуя, заканчивая медовым месяцем и рождением прелестной малышки.

Настроение слегка подпортил небольшой инцидент: Антон поцапался с Игорем за право пригласить Анюту. Друзья потрясли друг друга, помахали до первой крови кулаками, но кончилось миром: выпили на брудершафт и помирились. Один танец Антон выиграл.

Вике ужасно не понравилось, что её любимый, она уже всё решила, слишком откровенно обнимал подругу, даже поцеловал её в губы. Но ведь она ещё не призналась. Антон ничего пока не знает, значит, имеет право. Однако губки надула.

Вечеринка продолжилась в накатанном русле. Пары больше не менялись партнёрами и ролями.

Часа в два все поодиночке разошлись по комнатам, но спустя несколько минут началась возня: скрип половиц, хлопки дверями, шёпотки, даже стоны.

Вика с вожделением и страхом ждала Антона. Девочка была уверена – он почувствовал, не мог не понять, что сегодня ему можно всё, даже больше.

И он пришёл.

Вика узнала возлюбленного по пряному запаху, по дыханию, по удивительному магнетизму, от которого даже пушинки на щеках вставали дыбом, хотя было до жути темно.

Юноша разделся, нырнул под одеяло, облапил, не проронив ни единого слова, раздвинул ноги, оказавшись сверху и тут же очень больно внутри.

Мелькнула мысль немедленно сбросить Антона, но надежда на лучшее, любопытство и нечто неожиданное – внезапно вспыхнувшее желание непреодолимой силы, потребность подчиниться, властное требование пройти этот неизбежный путь до конца.

Он просто действовал: уверенно, энергично, не отвлекаясь на ласки и нежности.

Некоторые действия показались чересчур агрессивными, грубыми, болезненными, неприятными. Антон истекал едким потом, порывисто дышал, наваливался всей тяжестью мускулистого тела, звучно шлёпая напряжёнными бёдрами о её зад, затем дёрнулся несколько раз и застыл.

Девушка  и это приняла за любовь. Как же иначе!

Закончив вторжение, юный любовник отвалился, отвернулся и захрапел.

Вика боялась пошевелиться, не могла понять, как отнестись к неожиданному финалу близости: как к акту посвящения в настоящую любовь или к необходимости придать странному, унизительному ритуалу статус осквернения.

Что-то в исполнении и наполнении интимного таинства было не так. Не так как она себе это представляла, не так как описано в литературе, не так как должны себя вести влюблённые.

Ночь подходила к завершению. Первые проблески зари рисовали на стене и потолке цветные россыпи.

Антон зашевелился, сонный притянул девушку к себе, смял грудь, принялся хозяйничать между ног…

Парализованная Вика ждала продолжения. Теперь она принадлежала ему, была его женой.

Юноша заурчал как довольный кот, открыл глаза, – Вика… как ты тут оказалась, я же с Анюткой договаривался? Извини, подруга! Напился, ничего не помню. Боже, да ты это – того… девочка что ли? Во, угораздило! Дура, ты-то куда смотрела.

– Ты же со мной весь вечер танцевал. Я думала, ты меня любишь.

– Я тебе обещал чего? Нет, твою маму! Какого чёрта! Заруби себе на носу – ничего не было, тебе показалось. Во, дурында! Детский сад, ей богу. Одевайся, такси вызову. Запомни – ничего не было. Думала она! Каким местом! Ещё скажи что… чё, правда, в тебя!!! Ладно, разрулим. Во, дела!

Вика испуганно комкала одеяло, – я не понимаю… как это ничего не было, почему?

– Потому, что тебе восемнадцати нет. Потому, что ты дура глупая. Потому, что я не тебя, а Аньку хотел. Потому, что… нафиг я с тобой связался! Какая к бесу любовь!

Душевная рана со временем затянулась, с неосторожным поведением в постели повезло. А любовь… даже слово это вызывало у Вики отторжение, порой даже приступы рыданий, чаще – меланхолию и приступы тошноты.

Временами всё же Вика решалась выйти в свет, предпринимала робкие попытки флиртовать, снова влюблялась до потери пульса, нарывалась на подлость и коварство.

Циничная стервозность, желание отомстить всем на свете мужикам так к ней и не прилипло. Те, кто ей нравились, и впредь вызывали у Вики желание прислониться, отдаться в хорошие руки, правда, надежды на счастливое будущее таяли, вера почти иссякла.

Анюта за это время дважды выходила замуж, оба раза с прибытком. Первый супруг оставил ей трёхкомнатную квартиру со всем содержимым, второй – машину, дачу… и шрам во всю щёку. Она по-прежнему была энергична, жизнерадостна и любвеобильна.

Вика ей больше не завидовала, записав себя навечно гражданкой острова невезения.

Мужчины в её непритязательной жизни случались, но какие-то тусклые, пресные. У каждого из них были тайны: жёны, дети, алименты, вторые и третьи любовницы. Некоторым просто негде было жить.

Однажды Вика встретила человека, точнее, сама разыскала в интернете, со всех сторон положительного. Презентабельный, ухоженный вид, крепкое телосложение; аккуратист, чистюля, грамотный, обеспеченный, нежный.

У Эдика проникновенный с приятной хрипотцой голос, привлекательные, мужественные черты лица, сильные, очень умелые руки. К тому же он любовник отменный. Конечно, у Вики особого опыта в данном вопросе нет. Обычно интимные инциденты случались невыразительно: в неподходящих местах, в дикой спешке, иногда мешал страх оказаться посмешищем, или вообще ничего не получалось.

Один раз, это вообще кошмар, Вика расплатилась за ночь унылой любви всей до копейки суммой накоплений на отпуск и шкатулочкой с золотыми цацками.

Эдик это самое… о чём не принято говорить вслух, умеет делать так, что не только душа, но и бренное тело улетают в рай. Надолго.

Через неделю любимый переехал к ней жить. Вика была счастлива.

Через месяц узнала, что у него есть дочь, что пока она живёт у мамы, но пора бы… если можно.

– Ты работаешь, я тоже. Кто будет заниматься ребёнком?

– Мама поможет.

Девочка оказалась хорошенькой, причём умница. С ней было легко, интересно. Вот только Эдик через день стал задерживаться на службе. Потом его оштрафовали за чью-то оплошность. Пришлось жить втроём на её зарплату.

Спустя месяц Вика случайно обнаружила в кармане у гражданского мужа резиновые артефакты, а в телефоне (опять любопытство подвело) длинный список женских имён и роман в сообщениях, точнее много маленьких повестей.

В один из дней Эдик пропал. На телефонные звонки не отвечал. Через месяц явился, попросил денег… в долг. Про дочь даже не вспомнил.

Если бы не маленькая Ирочка, Вика вовсе разуверилась бы в любви. Только она и спасает от великой депрессии: от хронических болячек, затяжных дождей, тягостных воспоминаний, всплесков эмоциональных расстройств и негативных мыслей.

Только она.

Да, забыл рассказать, что было дальше. Даже не знаю, интересно ли это, потому, что не вписывается в чётко отлаженную сюжетную канву.

Вика нашла его на улице, практически на помойке. Семён выглядел, мягко говоря, экстравагантно: мятая, толстым слоем покрытая жидкой грязью вполне фасонная одежда, разбитые очки, окровавленный нос, резкий запах перегара.

Персонаж поднимался с превеликим трудом, пробегал два-три шага, гулко до замирания сердца падал лицом на асфальт. Если бы не предзимье (на градуснике то плюс, то минус), не промозглая морозная стылость, не грусть-кручина, разве обратила бы Вика внимание на это убожество. Никогда, ни за что. Всё зло в жизни от них – от мужиков: предателей, развратников.

Его было жаль до озноба, до колик, до всякого рода неясных вещей. Она ощущала почти клиническое одиночество, он вовсе был потерянный, ничей.

Что заставило пожалеть это ничтожество, Вика не способна была вспомнить. Шевельнулось что-то невнятное внутри, задрожало непонятной силы сочувствием, несмотря на брезгливость и промелькнувшее  едва уловимо ехидное злорадство, – так тебе и надо!

Подняла, обтёрла, – живёшь-то где, бедолага?

– У-у-у, – мычал подопечный, тыча кривым пальцем в пустоту, – вот!

– Что делать-то с тобой? Дочь у меня дома, испугается чучела такого. Ладно, в коридоре поспишь.

Как она его волокла, как тащила… не приведи господи испытание такое кому другому.

Добрались. Раздела, постелила половичок, выстирала, сушила утюгом, чтобы с утра наладить в как можно более дальнее плавание, чтобы не видеть и не слышать, чтобы забыть навсегда.

Утром Вика была удивлена несказанно. Незнакомец с помойки ждал в кухне с горячим завтраком.

– Я тут слегка похозяйничал. Прости. Ты кто?

– А ты? Нажрался как…

– Не бранись. Горе у меня. Годовщина как жена преставилась, царство ей небесное. Удивительной доброты и кротости была женщина. Жить не хотелось.

– Отогрелся, ожил… теперь хочется жить?

– Я бы… не обижайся… у тебя остался. Благодарен. В ножки кланяюсь. Не смотри, что на бомжа похож. Винюсь.

– Говоришь много. Завтракай и иди.

– Не смею противиться, спасительница. Меня Евгений зовут. Евгений Витальевич Зарубин. Я тут номерок телефона записал. Хотелось бы ваш узнать.

– Ага! Плавали – знаем. Мне дитё кормить надобно.

Ничто в груди Вики не ёкнуло, не послало знак, что именно это шанс.

Кто бы знал.

На следующий день началось. Звонки по телефону, курьеры с букетиками разноцветных хризантем, письма без обратного адреса на конверте с доморощенными стихами.

Мелочи, а приятно.

– Виктория Леонидовна, спасительница моя. Пропадают два билета в Современник на Три сестры по Чехову. Спасайте.

– Ирочку не с кем оставить.

– Беру на себя. С вас согласие и только.

Шаг за шагом Евгений Витальевич входил в её жизнь. Без пошлых намёков, без попыток обладать. Втроём гуляли в парке, вместе выезжали на выходные в пригород, посещали выставки.

Виктория Леонидовна боялась спугнуть хрупкое равновесие, в котором пребывала последнее время. Женщина ждала что вот-вот, уступить всё равно придётся – не дети, всё хорошее закончится. Так было всегда, так будет. Над тревожной кнопкой уже была занесена рука.

Судьба.

Время шло, ничего драматического не происходило.

Случилось и то, чего ждала и боялась. Не сказать, что фейерверк эмоций, но здорово, просто замечательно.

Вскоре съехались. Редкую ночь проводили порознь. Он непременно встречал Вику с работы с полными сумками, – чур, готовлю я. И не спорь.

А потом, когда от аппетитных запахов голова шла кругом, Женя накрывал стол, наливал по бокалу вина, – за любовь, Вика, за нашу с тобой любовь!

Это было так приятно, что тебя ждут, заботятся, что в доме уютно пахнет мужчиной и ребёнком, что счастье не фонтанирует понапрасну, а тихо плещется в устойчивых берегах.

Оказывается нет нужды, чтобы сердце вдребезги и эмоции через край. Без наивной романтики  и безудержной страсти тоже неплохо. И всё стало можно, и ничего не стыдно, а искренность и  доверие- самая малость, которой хочется поделиться. Просто так.