Он ее ненавидел

Проводим трансформационные игры в Москве

Опасался, что задушит, а потом смешает с кудрявой уличной пылью. На каждом углу рассказывал, какая она аморальная сволочь. Иерихонская блудница. После работы бежал в буфет и опрокидывал граненый стакан беленькой, пытаясь прижечь, как йодом, обиду. Тщетно. Боль в раскоряку оставалась внутри. Продавщица с пелериной на голове в очередной раз услышав его стенания, не церемонясь дала подзатыльник:
– Замолчи. Не имеешь права так поносить женщину. Ты, может, к ней еще вернешься.

Он окаменел. Натянул на лоб кожу, чисто на подрамник:
– Слышишь, никогда. Такое не прощают.

Она лихо взвесила пятьдесят граммов докторской и рассмеялась:
– Дурак. Прощают и не такое.

В тот вечер долго сидел на скамейке и слушал трели соловья. Казалось, птица не поет, а полощет фурацилином горло. Звезды шурупами ввинчивались в небо и копошились в березах хрущи.

Они поженились в восемнадцать лет по большой любви и гуляли свадьбу три дня. Он красовался в полиэстеровом костюме, невеста – в коротком гипюровом платье. Пахло молодой травой, майским взлохмаченным небом и караваями с толстошеими лебедями. Потом въехали в гостинку со своим нехитрым приданым: железной кружкой, блинной сковородкой и пружинным матрасом.

Осенью его призвали в армию, и посыпались письма. Он писал о построении взвода в развернутый строй, а она – о своей тоске и первых заморозках. Когда вернулся, не мог наглядеться на жену, но та почему-то похудела, осунулась и страдала от приступов тошноты. А когда появились пигментные пятна и проклюнулся живот, все стало понятным. Ведь знал, что в детстве переболел свинкой и детей не будет никогда. Тщательно это скрывал. Думал, обойдется. В тот же вечер собрал свои вещи и на три дня прописался в «чайной». Ловко женился на первой встречной, продолжая исходить ядом, а бывшая смиренно выгуливала свой живот и набирала материю на пеленки. Марлю – на подгузники. Скупала розовых пупсов за семь копеек и одолжила у соседей ванночку. Шла пешком в роддом, вешаясь на заборы во время схваток, а потом стеснительно вывозила голубую коляску в палисадник.

Через четыре месяца он развелся и бросил пить. Изменил маршрут и взял в привычку прохаживаться мимо их общего дома, заглядывая в окна. Караулить у молочного магазина, больницы, напоминающей избушку на курьих ножках, и возле песочницы с облезшим мухомором. Сперва просто кивал и резко оборачивался спиной. Потом поинтересовался здоровьем и принес продукты. Отдал ползарплаты. Купил три погремушки и большие, на вырост, ползуны. Взял сына на руки и попросился обратно. Теперь уже навсегда.

Автор: Ирина Говоруха