Очарованный скромностью

Проводим трансформационные игры в Москве

    Кирилл был очень послушный мальчик, причём исключительно одарённый. 

    Нет, не вундеркинд, просто знания и навыки хватал на лету. С трёх лет его показывали гостям, демонстрируя выдающиеся способности. 

    Кирилл мог пересказать сказку Чуковского «Федорино горе» от первой до последней строчки без запинки. И многое другое, причём, если в руках у него была книжка, создавалось впечатление, что читает с листа, так уверенно водил пальцем по строчкам.

    Тем не менее, читать Кирилл ещё не умел. Такова была память мальчика, запоминающего всё с первого прочтения. Родители его были людьми прагматичными, сразу придумали для себя фантазию на тему обеспеченной старости, в связи с чем, начали учить Кирилла всему сразу: игре на скрипке, танцам, гимнастике, английскому языку, живописи, пению, фигурному катанию. Были и другие попытки, но они не вписались в режим дня ребёнка по тем или иным причинам.

    Детство у мальчика пролетело в рамках диет, строгого режима, наказаний и непрестанных занятий. День был расписан по минутам, отступления о графиков исключались.

    Так незаметно пролетело детство, перешедшее в точно такую же юность. Ничего сверхъестественного не произошло: Кирилла везде хвалили, его уровень во всех начинаниях был довольно высоким, но и только.

    В десятом классе его готовили к выпуску с золотой медалью. У юноши произошёл серьёзный срыв, скорее всего по причине перенапряжения. Кирилл впал в меланхолию, завалил все экзамены, сдав их на четыре и три. Родители бушевали, но изменить ничего не могли.

    Состояние юноши плавно перешло в затяжную депрессию. Его поставили на учёт в психиатрической клинике, освободили от службы в армии. Год после школы парень медленно приходил в себя, превратившись из человека, который умеет всё, в того, кому ничего не нужно.

    Однако через год он почти поправился, даже поступил учиться в Финансовый университет. Правда по протекции папиных друзей и благодаря щедрым денежным вливаниям. Винтики в родительских мозгах по-прежнему крутились лишь в одну сторону: победа в борьбе за место под солнцем любым путём.

    Учился Кирилл неплохо, но без огонька. К двадцати годам юноша так и не приобрёл друзей, общался исключительно с преподавателями и родителями, направлялся домой сразу после занятий.

    Однако в двадцать лет, как не скрывайся от физиологических изменений организма, они о себе напомнят. Внешне он был весьма привлекателен. Высокий рост, физически безупречно развит, пластичный, с энергичной пружинистой походкой. 

    Лицо Кирилла отличалось правильными чертами, мужественностью. На подбородке красовалась привлекательная ямочка. Говорили, что он похож на Кирка Дугласа, сыгравшего в фильме Спартака.

    Не заметить эксклюзивный экземпляр породистого самца не могли. Большинство девчонок в стенах университета рассматривали юношей исключительно в матримониальных целях, как будущих перспективных мужей, иначе, зачем вообще учится в элитных учебных заведениях.

    К нему постоянно подкатывали длинноногие красотки с высокой грудью, одетые до такой степени современно и стильно, что пугали своим кричащим видом. Постепенно интерес к парню прокис. Дамы шёпотом домысливали его физические и сексуальные особенности, не стесняясь в фантазиях и нелестных эпитетах.

    Так бы всё и шло своим чередом. Родители и педагоги привили ему многие навыки, забыв научить общаться, жить в социуме, любить деньги и комфорт. Ко всему этому Кирилл был абсолютно равнодушен.

    Учился он легко, но без интереса, единственно для того, чтобы не выслушивать родительские выговоры. Впрочем, они тоже устали, поняли, что звёзд с неба сын хватать не будет. На том и оставили в покое. Лишь бы получил хлебную профессию.

    Однако Амур предприимчив. Не сумев вонзить копьё, решил попробовать маленькие дротики. Что с того, что мальчик не имеет склонности к романтике ввиду провалов в воспитании? Зато умеет видеть настоящую красоту. Не ту, которой молятся представители имущих классов и ценители псевдокультур, истинную, основанную на эстетике, созданной самой природой.

    Кирилл был уверен, что человек не способен создать более совершенное творение, чем это может сделать естественная среда обитания. Улучшить или облагородить настоящее, цельное искусственно невозможно. 

    Очарование изящных линий, великолепие природной гармонии, богатство изысканной пластики, волшебство пропорций, контрасты и тени, притяжение скромности, обаяние простоты и минимализма. Кирилл имел свои критерии и суждения о прекрасном, любил подмечать тонкости, превращающие повседневные, привычные объекты и явления в магические, способные заставить чувствовать и переживать.

    Такие моменты он старался запечатлеть, набрасывая ежедневно десятки эскизов, для которых всегда имел при себе блокнот и карандаши.

    В аудитории юноша обычно садился в отдалении от всех, чтобы не мешали думать и рисовать. Наброски делал постоянно. 

    Сама учеба  не тяготила и не привлекала. Знания он усваивал с одного прочтения, увлекали мысли о сокровенных знаниях, способных объяснить суть вещей и явлений, но не всех, только таких, которые побуждали к творчеству.

    Рисовать Кириллу нравилось, даже очень, но совсем не то, чего от него ждали родители и педагоги. Он хотел научиться изображать тайную жизнь предметов, чтобы посмотрев на рисунок можно было проникнуть в глубину его сущности, понять спрятанные за гранью банального сокровенные, эстетические его смыслы.

    Последнюю неделю недалеко от него, то справа, то слева, иногда немного спереди, садилась девушка. Прежде Кирилл её не замечал, хотя мог поклясться, что она ему знакома. Видимо это была единственная из всего потока представительница противоположного пола, которая не предпринимала попыток понравиться и познакомиться.

    Она не носила яркие, привлекающие внимание одежды, двигалась естественно, плавно, словно сытая, уверенная в безопасности кошка. 

    Грациозные жесты, пропорциональные черты лица. Впрочем, он не особенно внимательно в них вглядывался, чувствуя некоторую долю стеснения. Лишь мимолётные, беглые. перехватывающие настройки фокуса, улавливающие отдельные интересные детали.

    Маленькое аккуратное ушко, высокая шея, кокетливые завитки волос, пушок на щеках, розовая кожа лица, утончённый профиль, изящный носик. 

   Вот она потёрла мочку уха, засунула ручку в рот, вытащила от напряжения язычок, сжала губы, сморщилась, изобразила непонимание, улыбнулась. Движения, жесты… 

    Этого было пока достаточно, чтобы один за другим делать наброски с разного ракурса, схватывать особенности движений, жестов. 

    Кириллу уже удавались многие моменты, но пытливое желание создать совершенный образ заставляли смотреть внимательнее и дольше, разглядывать фактуру кожи, характерные топографические мелочи, без которых нет возможности раскрыть цельность, которая увлекает и привлекает.

    Рисуя эскизы, было желание разорвать их, уничтожить, потому, что не хватало главного. Чего, Кирилл пока не видел. Ощущение, что вот-вот схватит суть, проникнет под завесу, скрывающую настоящее, не давало покоя. Сердце его стучало, заставляя разглядывать гипнотизирующий его внимание объект вновь и вновь, иногда слишком назойливо. 

    Он потел, краснел, испытывал внутреннее напряжение, но уже не мог отказаться от затеи. Кириллу не хватало подробностей, иногда настолько пикантных, как форма ресниц или бровей, расположение и рисунок морщин, особенности мимических мышц, объём и упругость губ, поры кожи. Юноша хотел видеть радужку её глаз, предметы, отражённые в зрачках, картину эмоций, внезапные порывы и движения души.

    Чем внимательнее он вглядывался, тем отчетливее понимал, что его таланта для того, чтобы раскрыть такое многогранное явление, как привлекательность юной женственности конкретно этой особы, недостаточно. Нежная девичья обаятельность потрясла и удивила. Захотелось знать о ней всё. 

    Кирилл записался в библиотеку Ленина, читал книги о природе женской красоты и индивидуальности, вникал в понятия, раскрывающие глубинную суть, параллельно увлекаясь не только, даже не столько образом, сколько самой девушкой. 

    Невозможно раскрыть оригинал через метафору. Нужно проникнуть в глубину эмоций, характера, мышления. Как человек состоит из органов, органы из тканей, ткани из клеток, клетки из отдельных элементов, так и образ из отдельных характеристик, большинство из которых, рассмотреть можно, лишь в тесном приближении.

    Кирилл день за днём подкрадывался к своей модели ближе и ближе, пока не оказался совсем рядом, ощутив её тепло, почувствовав запахи. Близость невероятным образом взволновала, посеяв в его сознания семена чего-то особенного, необычного, заставив перейти границу неуверенной робости.

— Разрешите представиться, девушка, меня зовут…

— Я знаю, как тебя зовут, вижу, что ты меня преследуешь. Скажу сразу, мне неинтересно. Я слишком нуждаюсь материально, чтобы терять время на флирт и любовные развлечения.

— Что вы, девушка. У меня совсем другие цели.

— Относительно целей я уже сказала. Мне нужен диплом, необходима работа и карьерный рост. Всё. Относительно остального, не помню точно, по-моему, около трёх с половиной миллиардов женщин на планете, выбирайте любую на свой вкус. Можно даже попытаться составить карту желанных черт и отыскать именно то, что хочется. Меня, пожалуйста, оставьте в покое.

— Осмелюсь спросить ваше имя.

— В этом нет секрета Вика Ефимовна Силаустьева. Папа механизатор, мама доярка. Я удовлетворила вашу любознательность? 

— Увы, нет. Как раз это меня не интересует. Посмотрите, пожалуйста, эти эскизы. Может, взглянув на них, вы перемените гнев на милость. Я интересовался, знаю, что каждая женщина считает на этапе знакомства с мужчиной, что его интересует исключительно возможность совокупления. — Кирилл покраснел, застеснялся, но близость к цели разогревала интерес. — Я хочу нарисовать ваш идеальный портрет. Не отказывайте сразу, подумайте, Вика. Мой интерес не связан с желанием заработать. У меня вполне благородная цель, искренне поклоняюсь красоте. К развлечениям и флирту отношения не имею. Попытайтесь поверить.

— Допустим, верю. Что дальше?

— Мне нужно вас видеть в непринуждённой обстановке, как вы ведёте себя обычно, вне присутствия кого бы то ни было. Хочу наблюдать эмоции, мимику, жесты, поведение, естественные реакции. Обещаю показывать все наброски.

— Во-первых, прекрати выкать, не люблю. Дальше, как ты себе это представляешь? Я должна переселиться к тебе? Не смеши. Так нагло меня ещё никто не соблазнял. Будешь приставать, заявлю в милицию.

— Всё гораздо проще, не нужно выдумывать то, о чём я не помышляю. Для начала достаточно, если вы, то есть ты, разрешишь мне быть рядом. Час, два, сколько сможешь вытерпеть мою близость.

— Никакую близость терпеть не собираюсь. Хочешь — учи со мной уроки.

— Спасибо, Вика! Можно, сегодня начать?

— Я живу в общежитии. Тебя туда не пустят. Твоё предложение.

— Я могу снять квартиру. 

— Ещё гостиницу предложи. Ты меня разыгрываешь, думаешь, я деревенская дурочка, девка, без мозгов и принципов. Размякнет и даст, никуда не денется. Беру своё обещание обратно. Мне роль девочки по вызову не подходит.

— Вика, домой я тебя, к сожалению, пригласить не могу. Родители имеют на моё будущее определённые виды, которые не соотносятся с моими желаниями.

— Я бы и не пошла. Давай так. Найдём дешёвое кафе, где нет официантов, закажем покушать, а потом будем учить. Платишь ты. 

— Договорились. Но у меня есть просьба. Ты будешь вести себя естественно, как обычно, не обращая внимания на моё присутствие. Можешь ничего не говорить. Пока это не обязательно.

— Ты уверен, что не собираешься приставать?

— Я не умею этого делать. Ты первая девушка, с которой я останусь наедине.

— На какой ещё едине? Мы же договорились.

— Не ищи подвох в моих словах. Всё обстоит именно так, как я говорю. Ты модель, я художник. Не более того. Кстати, насчёт квартиры, если вдруг передумаешь, поселить тебя я там не могу, а учить уроки никто не помешает. Это квартира моего дяди. Он сейчас в командировке, где-то в Африке, электростанцию строит, а ключ нам оставил. Мама туда только в выходные ходит. В остальные дни мы можем спокойно там заниматься. Если хочешь, могу подтянуть по любому предмету.

— Хвастун. Так уж и по любому?!

— Честно. Это для меня семечки. Только мне учиться неинтересно. Я музыку люблю, рисовать. Только никогда не буду заниматься любимыми делами за деньги.

— Хочешь сказать, что играешь? А на чём?

— Пианино, скрипка. Могу на гитаре. 

    Ела Вика с завидным аппетитом, много. Наблюдать за ней было ужасно интересно. Кирилл рассматривал девушку, представляя, как кормит её с ложечки. Он так увлёкся, что забыл, зачем пригласил девушку в кафе. Блокнот лежал закрытый, карандаш он почти успел сгрызть.

— Так и знала, что врёшь. Уставился, ничего не рисуешь.

— Ты такая забавная, насмотреться не могу. Хочешь, закажу ещё чего-нибудь? Кофе с пирожным, мороженное. Или цветы. 

— Мы зачем сюда пришли, уроки учить или развлекаться? Ты рисуешь, я учу. Проверю, какой ты художник. Меня что-то сомнение берёт.

— Всё, приступили. Я молчу, как рыба. Будут вопросы по учебе, спрашивай.

    Через час их попросили из кафе. Они шли и смеялись. По любому поводу. Было очень странно, но получалось это само собой. Кирилл проводил Вику в общежитие, спросил насчёт решения, где заниматься завтра.

    Вика долго крутила нос, словно желала расплющить его всмятку, смотрела на юношу одним глазом, — ладно, уговорил, бери ключи. Но имей в виду, никаких вольностей не допущу. — После протянула руку для прощания и посмотрела, долго, по-особенному, словно впуская парня погостить в сверкающие коричневым блеском пределы души.

   Он успел заметить в глазах своё отражение. Это поразило, буквально потрясло. Ладонь её была прохладная, мягкая, удивительно эластичная, нежная. Отпускать руку совсем не хотелось. 

   Самое удивительное, Вика словно умела читать мысли, не торопилась выдергивать желанный приз, даже потрогала пальцем запястье Кирилла. От этого мимолётного прикосновения застучало в висках.

    На метро парень побежал вприпрыжку, необычайно довольный, даже возбуждённый. Спустившись вниз, уселся на первую же скамейку, приступив к рисованию. На портретах Вика была разная, чаще улыбалась, а он пытался вспомнить лицо в тот миг, когда через кожу ладони чувствовал её всю.

    Эскиз за эскизом юноша выбраковывал, не в силах поймать тот, проникающий в глубину открывшейся на мгновение тайны, взгляд, запечатлевший их нечаянное единство. 

    Кирилл рисовал, раздражаясь, чуть не плакал от негодования. И лишь тогда отразил нужные черты, когда душа ощутила сначала сладость, потом восторг, потому, что понял, что именно означал тот таинственный взгляд.

    Вика ему поверила. Даже не так. Доверилась, несмотря ни на что. Означать это могло лишь зарождение определённого  чувства. Кирилл обрадовался, прикусил указательный палец почти до крови, испугавшись нечаянной мысли. Он не был готов к настоящей ответственности. Нет, нет и нет. Договорились только рисовать. Нельзя злоупотреблять доверием. Нельзя.

    Рисунок между тем вышел отменным. Нужно дома изобразить то же самое в цвете на большом листе. Как бы то ни было, день представился необыкновенным, поистине удачным.

    Кирилл рисовал, наслаждаясь вдохновением. Сегодня, как никогда, получалось, словно играючи. С портрета на него внимательно, доверчиво смотрела смелая девочка, но как, как смотрела! Юноша боялся вслух произнести это слово. Зато, оно кричало где-то внутри. Если он нарисовал так, как было на самом деле, это любовь. 

    И что тогда делать? Отказаться дальше встречаться или напротив, подыграть и будь, что будет? Как художнику ему интересно досмотреть весь изобразительный ряд, потом выбрать лучшее, но чем это грозит? И потом. Он обещал…

   Что, если события не дадут возможности быть зрителем, потребуют не просто участия, активных действий? Это так страшно, влюбиться. Хорошо, если взаимно. Бывает иначе. Что потом? Страдать, мучиться. Его всю жизнь учили следовать указаниям и никогда не позволяли самому  принимать решения. Совет спросить не у кого. Родители однозначно поймут неправильно.

    Кирилл обдумывал нечто, о чём не имел ни малейшего представления. Название чувства, ряд общих описаний. Он переживал не любовь, скорее её ожидание или предвкушение. Предпосылок, кроме мимолётного взгляда, ощущения трепета от прикосновения к ладони, некого размытой природы томления, непонятно, приятного или раздражающего. Что-то в его душе, несомненно, происходит, но это так неоднозначно.

    Ясно лишь одно, природа не пожелала оставить его в покое, включив механизм принуждения. Но он не воспринимает эти ощущения предвестником насилия. События происходят, следуя личному желанию, собственным усилиям, предпринятым для знакомства.

    Девочка по-настоящему для него интересна. Общаясь с ней, Кирилл впервые в жизни соприкоснулся с отличиями мальчика от реальной девочки. Пока на уровне визуального контакта. 

    Даже эта степень близости показала, как велика пропасть физиологических различий, насколько беспредельно сильно хочется нырнуть в омут непохожести с головой, окунуться в бездну неразгаданных тайн, засекреченных воспитанием, социальными запретами, прикоснуться к тому сокровенному, что тщательно скрыто.

    Кирилл ложился спать, ворочался с боку на бок, опять вставал, смотрел сквозь окно на ночную улицу. Его посетило страстное желание очутиться там, где никого нет и кричать, кричать. Не важно, отчаяние этим будет выражено, восторг, ликование. В любом случае, ему станет легче. Он шептал имя девочки, просто имя, но оно отдавалось во всём теле набатом, заставляя кровь прорываться сквозь сосуды со свистом и скрежетом.

    Юноша пытался разговаривать с Викой, вступал с ней в полемику. Много раз внимательно и скрупулезно разглядывал портрет, сравнивал с эскизами, задавал девушке на картине вопросы, получал ответы, спорил. 

    Временами Кириллу казалось, что он сходит с ума. Возможно, так и было на самом деле. Происходило нечто из ряда вон выходящее, он обонял воочию запах её волос, слышал голос, даже чувствовал прикосновение её миниатюрного пальчика к своему запястью.

    Это было приятно и тревожно одновременно. Измученный, он ненадолго уснул лишь под утро, забывшись настороженным сном, полным видений.

    Желание как можно скорее увидеть Вику гнало в университет. Он боялся, что всё, происходящее вчера, привиделось. 

    Грань между сном и реальностью стёрлась. Кирилл хотел знать правду и боялся её узнать. Что-то происходит не так, как должно быть.

    Ключ от дядиной квартиры жёг ладонь. Неужели они действительно проведут какое-то время наедине?

    Картину юноша надёжно спрятал: завернул в холст, положил свёрток под подушку. Изображение слишком сильно будоражило воображение. 

    Вика, как обычно, сидела в аудитории на привычном месте. Поздоровавшись с ним кивком головы, уткнулась в конспект, словно не замечая волнение Кирилла. Он не знал, что об этом думать. Наверно, действительно привиделось.

    Юноша присел рядом с ней, вдохнул букет пряных ароматов молодого тела, от которых закружилась, поплыла голова. Рука его потянулась к Вике, накрыла её ладонь, такую же прохладную, как вчера.  Значит было.

    Девушка улыбнулась, не выказав даже тени неудовольствия. Это растопило робость, придав уверенности, подтолкнуло к дальнейшим действиям.

— Я принёс ключ, как и обещал — заговорщическим тоном прошептал он.

— Замечательно. Я так сильно хочу есть, не представляешь.

— У меня есть яблоко.

— Давай. Мне кажется, я бы целого поросёнка съела.

— На перемене обещаю накормить в буфете.

— Там дорого.

— Ничего. Ты сегодня такая красивая.

— Мне показалось, со вчерашнего дня ничего не изменилось. Я пришла в общежитие и свалилась в постель. Правда, ты совсем не дал мне выспаться.

— Я, как это могло случиться?

— Не знаю, чем ты занимался всю ночь, я так и не смогла тебя прогнать. Снишься и снишься. Приставал с каким-то портретом. 

— Тебе, правда, это снилось? Не может быть!

— Ещё как может. Если и дальше не дашь спать, больше не буду позировать. Покажешь?

— Чего показать, квартиру? Конечно, покажу.

— Я про портрет. Получилась хоть? Я так и не поняла, похожа там или нет. 

— Похожа. Только… Пока не покажу. Хочу кое-что переделать. А эскизы можешь смотреть. Вот они.

— Ого. Правда я. Как тебе удаётся такое сходство? Можно, девочкам в общежитии покажу?

— Это же личное, интимное. Мало ли что подумают. Скажут, влюбился.

    Вика внимательно посмотрела Кириллу в глаза, потом на руку, лежащую на своей ладони. 

— Это правда? 

— Ты о чём, Вика? 

— Кирилл, ты читал Фрейда? Человек ничего не произносит случайно. Ничего. Ты сказал про любовь. Мы договаривались только рисовать. Так?

— Да. Я и рисую. Сама видишь. Вон сколько. Это всё ты. Но мне пока не хватает знаний о тебе. Ты до сих пор для меня загадка.

— Женщину разгадать невозможно. Кирилл, я должна получить диплом и профессию. Не вздумай морочить мне голову своей любовью. А ещё лучше, давай сразу остановимся, пока не стало поздно. Если честно, мне тоже не по себе. Сны эти дурацкие, волнующие мысли, предчувствия,  желание дотронуться. Бред. Между нами ничего нет и быть не может. Убери руку. Ишь, иллюзионист хренов. Гипнотизирует тут. Выставил свои серые глазищи, зыркает, а у меня мурашки по телу. Не поддамся, даже не думай. Сегодня сходим и всё, на этом заканчиваем портреты ваять. Не дай бог ещё чего попутно воплотим в жизнь. Я за себя теперь не отвечаю. Чёрт меня дернул связаться с авантюристом. Напою, накормлю… Купить задумал, художник! А я, как дура, уши развесила. 

— Вика, ты что, я ни о чём таком, даже в мыслях… Я же не виноват, что приснился тебе. Может, ты тоже мне снилась. И разговаривала. И что теперь? 

— Ничего! Сказала же, кушать хочу. Всё из-за тебя началось. Сказочник. Так чего ты там про любовь говорил?

— Ничего. Это ты, ты говорила. 

— Значит, врал? Не любишь, а словами бросаешься?

— Вика, ты меня совсем запутала. Ничего такого я не говорил.

— Выходит, я вру, да? Сознавайся, а то уйду.

— В чём сознаваться?

— Ладно. Не хочешь, не надо. Когда уже эта пара закончится? У меня от голода голова кружится. Или от любви. Что ты со мной сделал? Если так дальше пойдёт, я без диплома останусь.

— Ну, что я говорил. Это ты, ты, не я про любовь. 

— Я и не отказываюсь. Потому, что дура. Учиться надо, а ты…

— Что я? Рисую и рисую. Как и обещал. Никаких вольностей не позволяю.

— Ты первый начал. Сидела себе в сторонке, никого не трогала. Как деревенщина неразумная, на приманку повелась. Теперь мучаюсь. Ладно, можешь руку обратно положить. Ты мне давно понравился, если честно, я держалась, терпела. Но это ничего не значит. Не облизывайся. Я не пирожок какой-нибудь. 

— Пошли лучше завтракать.

    Само собой получилось, что до квартиры дяди они добирались, держась за руки.

    Удивительно, но чем ближе Кирилл знакомился с Викой, тем меньше мог разглядеть, плотнее сосредоточиваясь на личных переживаниях. Он начинал чётко различать оттенки ощущений, замечал различные реакции организма на слова, действия, поступки. Вместе с этим росла в геометрической прогрессии масса желаний.

    Кирилл даже представить не мог, что общение с девушкой может быть настолько разнообразным, несмотря на то, что внешне ничего особенного не происходит. Они на ходу учились разговаривать глазами, жестами, прикосновениями, понимая не намёки даже, а мысли.

    С каждой минутой росла плотность единения, чувство сопричастности, даже привязанности. Для этого им не понадобилось слов, обещаний, клятв. 

    Тебе хорошо со мной, спрашивала глазами Вика? Кирилл нежно сжимал её пальчики, передавая тем самым именно тот ответ, который девушка ожидала. Её реснички сладострастно хлопали именно столько раз, чтобы юноша понял, насколько ей дорог.

    Ребята не хотели говорить вслух, пока кто-то посторонний мог невольно вмешаться, услышав их деликатный диалог, слишком интимный, чтобы о нём можно было сообщить миру. Их чувства едва возникли, не успев покинуть девственную колыбель. Возможно, они сами ещё не догадывались, что это начало появления более сильных влечений, но уже стремились быть вместе и боялись этого.

    Не прошло недели, как они, скрестив пылкие взгляды, признавались в любви, делились своим прошлым, раскрывая самые потаённые свои тайны, превращая их в общее настоящее. 

    Последовавшие за откровенностью душ поцелуи и объятия лишь укрепляли союз. Несколько месяцев изо дня в день множество раз влюблённые клялись в вечной любви, хотя наутро иногда их забывали, но повторяли вновь. 

    С тех пор довольно долго не рождалось портретов и рисунков, не так просто оказалось полностью, как он мечтал, раскрыть желанный образ. Художественный вкус и тяга к прекрасному сублимировались в самое яркое из чувств, уготованных человеку природой, изменяя тем самым и само понятие красоты, раскрывшей ему множество тайн, достойных лишь исключительно  талантливой кисти. 

    Кирилл был обжигающе горяч, впечатлителен и пылок, Вика нежна и податлива, но осмотрительна, терпелива и осторожна. Работа над портретом продолжалась каждую минуту, добавляя желанному образу обаяние и изящество. Юноша оказался талантлив ещё и в любви.

    Несмотря на то, что девушка полнее и глубже раскрывалась с разных сторон, оставив в прошлом невинную стыдливость, скромность и целомудрие всё так же занимали в её характере лидирующие позиции, составляющие прочную основу первоначального образа, с которого и началась эта история.

    Романтическую взаимность, безумную страсть и чистоту восторженных чувств талантливой парочке удалось сохранить в секрете до окончания университета. Оба получили дипломы с отличием, замечательную работу, но любовь на богатство и роскошь они так и не променяли. 

     А портрет… В их совместной квартире изображения Вики, с детьми и без детей, висят везде. Они заполняют пространство их жизни, как свежий воздух необъятные пределы природного ландшафта. 

    Разглядывая их один за другим можно проследить, как девушка взрослела, вместе с ней изменялась удовлетворённость жизнью, восхищение к таланту художника, нарисовавшего вместе с портретами всю её жизнь.

    А тот, самый первый портрет, написанный вдохновлённым неожиданным открытием трогательным в своей девственной стыдливости юношей, рукой которого водило небывалой силы вдохновение, занимает центральное место в их доме, напоминая о том, что любовь может родиться даже из целомудрия.