Шарик на ветру (третья часть, заключительная)

Брендинг. Дизайн логотипа и фирменного стиля. Брендбук

Дорогие читатели, чтобы прочитать первую и вторую части, нажмите на мою аватарку и перейдите в раздел «Посты» (следующий после «О себе»). 

Глава 5

И вот я лечу к сыну. Время в пути — час десять. Втыкаю беруши и засыпаю. От аэропорта до дома — полтора часа. Почти через три часа звоню в дверь и слышу, как Антошка радостно вопит: «Ура, папа приехал!» Наташа открывает дверь, и сын прыгает на меня с разбега, вжимается, как обезьянка, и целует. Во мне все тает, и скупые слезы рвутся наружу. Как штангист, я приседаю вместе с сыном, ставлю рюкзак на пол и нашариваю рукой подарок — вожделенного спинозавра ручной работы в его коллекцию динозавров. Антоха отлипает от меня и восторженно рассматривает игрушку, а я краем глаза ловлю красивые Наташкины ноги в туфлях на высоких каблуках. Куда это она намылилась, пока я буду с сыном?

— Ну, мальчики, я вас оставляю. Еда в холодильнике. Пока! — Она чмокнула Антошку на прощание, салютовала мне рукой и ушла.

— Куда это она, не знаешь? — что-то мучительно-неприятное вроде ревности шевельнулось во мне.

— Не, пап, не знаю, — беззаботно ответил сын, с интересом заглядывая в пасть спинозавру и ощупывая пальцем его острые зубы.

Я проголодался и заглянул в холодильник. Ай как приятно! Мой любимый борщ с котлетками!

— Будешь? — спросил я Антона.

— Не-е-е! — затряс он головой. — Давай лучше в парке поедим!

Я усмехнулся про себя: «Странные мы, мужики, люди: вкусная домашняя еда в изобилии, а нас тянет поесть в парке». Но это уже не про меня. Я лучше дома пообедаю. Общепитовская стряпня у меня поперек горла стоит.

В парке было много народа. Это и понятно — школьные каникулы. Дети гуляли кто с родителями, кто с бабушками и дедушками, а кто по отдельности: только с папой или мамой, бабушкой или дедушкой. Так вот мы, эгоистичные взрослые, лишаем детей полноценных семей.

Я сам вырос без отца. Он влюбился в какую-то, по выражению матери, шалаву и ушел от нас, когда мне было восемь. Мать яростно ненавидела новую жену и детей отца, запрещала ему видеться со мной. Все плохое, понятное дело, было у меня от отца, а хорошее — от нее. Плохого, разумеется, было больше — я был «копия отца».

Лет в пятнадцать я встретился с отцом. Мы долго и много говорили о разном, но душевной близости не возникло. Напротив меня сидел хороший, умный, но чужой дядька, готовый при необходимости помогать. Есть в жизни вещи, которые должны происходить в свой час. Наша встреча опоздала на несколько лет.

Душевная близость с матерью тоже постепенно исчезала. Мать старательно заботилась обо мне, кормила на убой и воспитывала, воспитывала, воспитывала. А мне надо было, чтобы она слушала меня, понимала, поддерживала. Своими бесконечными нравоучениями она вбивала мне мысль, что я хоть и не самый достойный представитель человечества, но она единственная, кто по-настоящему любит и всегда будет любить меня. Ребенком я очень боялся потерять ее любовь: ведь тогда меня вообще никто не будет любить. С возрастом, слушая ее рассуждения, аргументы и доводы, я стал лучше понимать, почему ушел отец.

Члены нашей семьи были несовместимы, как лебедь, рак и щука из басни Крылова. А ведь каждое из этих животных по-своему замечательно и выполняет свою природную функцию. Просто они говорят на разных языках и не уживаются вместе. Кажется, это Эйнштейн сказал: «Все мы гении. Но если вы будете судить рыбу по ее способности взбираться на дерево, она проживет всю жизнь, считая себя дурой». И вот теперь вопрос знатокам: стоит ли сохранять семью, если ее члены разные? Или это такой своего рода крест, который каждый должен смиренно и достойно нести всю жизнь? Где правда? Что верно? Надо как-нибудь обсудить эту темку в эфире.

Вдруг Антошка дернул меня за руку и радостно сообщил:

— Пап, смотри! Вон там Лена из нашего класса!

Я посмотрел на сына и понял, что это не просто Лена. Это — ЛЕНА. Девочка, которая нравится моему сыну. Симпатичная такая. Интересно, в кого превратится эта Лена лет через двадцать?

— Ну иди поздоровайся с ней и ее бабушкой. Я тебя здесь подожду.

Антошка побежал к ним. Я смотрел в его удаляющуюся худую спинку. Почему-то подумалось, что хорошо бы записать его на плавание. Красивая фигура будет. Но водить его на плавание некому. Моя мама после моего ухода из семьи резко охладела к Наташке и с Антошкой виделась крайне редко. Водить внука на плавание несколько раз в неделю — это точно не для нее. Наташкины родители живут в другом городе. Наталье вообще повезло со мной: провинциалка выскочила замуж за москвича и получила московскую прописку. Так считала моя мама. Она мечтала, что в университете я познакомлюсь с москвичкой из приличной, интеллигентной семьи и женюсь на ней. Но я, как всегда, подвел маму. «А я тебе говорила, что Наташа не пара тебе! Когда ты только научишься слушать меня!» — торжествовала мама после моего ухода.

Антошка подбежал к Лене и ее бабушке, обернулся, ткнул в мою сторону пальцем, и я натянул приветственную улыбку, поднял руку и кивнул всем. Ожидая Антона, я разглядывал публику и вдруг увидел пони. Как и два года назад, он шел по небольшому кругу. Только сегодня его голову украшал яркий цирковой пучок из перьев, а на спине воздушным облаком сидела, как принцесса, маленькая девочка вся в розовом. Умилительная картинка. Здравствуй, мой понурый друг!

Внезапно мне стало грустно. Что изменилось в моей жизни? Я обрел мнимую свободу и теперь нарядно гарцую по другому, большему кругу? Вот только душа моя оказалась привязанной к тому маленькому кругу, в котором я брел, как пони. Снова замкнутый круг получился.

«Господи, вразуми ты меня, бестолкового, наконец!» — обратился я к небу и поднял голову. На небе светило солнце, а я вдруг подумал: вот стою я на земле. Земля вращается вокруг Солнца. Тоже по кругу, между прочим, вращается. Как я и пони. У Земли есть центр тяжести, который не позволяет ей сойти с круга.  И не дай бог, Земля ускорит свой ход или изменит центр тяжести — слетит на хрен с орбиты вместе с нами, и посыпимся мы в бездну Вселенной, а инопланетяне будут смотреть в небо и думать: «Какой красивый людопад!» Ну уж нет, пусть лучше Земля продолжает спокойно крутиться вокруг Солнца еще миллионы лет. А Солнце пусть крутится еще вокруг чего-нибудь. А это чего-нибудь — еще вокруг чего-нибудь. И так далее. Всё во Вселенной крутится вокруг чего-то. Получается, что замкнутый круг —совершенство природы. Как всё просто, оказывается, устроено. Вот я во всем и разобрался.

Антошка позвал меня к себе. Я подошел и узнал, что они с Леной договорились вместе кататься на аттракционах. «Так веселее будет, пап!» — радостно сказал сын, просительно заглядывая мне в глаза. А я-то думал, что ему весело со мной. А ему с девчонкой веселее. «Копия отца! — подумал я и усомнился: — Или деда?»

Глава 6

Следующим вечером я улетел обратно. В самолете вытащил какой-то журнал, пролистал его и наткнулся на небольшой рассказик с милым названием «Шарик на ветру». Сначала я бегло просмотрел его, а потом вернулся к началу и стал внимательно читать. Так бывает, когда читаешь что-то написанное другим и поражаешься, насколько это совпадает с тобой. В рассказе говорилось о том, как одна молодая женщина проснулась летним солнечным днем с чувством абсолютного счастья. У меня тоже было такое! А дальше она продолжала писать о себе, но как будто бы обо мне. Ее мысли и чувства были созвучны моим. Да что я буду пересказывать?! Я взял журнал с собой, и вот вам этот рассказ:

«Одним летним днем я проснулась с чувством абсолютного счастья. Вы, верно, тоже испытывали такое? Когда просыпаешься полный сил и радуешься жизни каждой клеточкой. А вокруг — солнце, небо голубое, и замечательный день ждет тебя!

Как в детстве, когда впереди выходные, а значит, не надо идти в детский сад или школу. И мама с папой будут дома. И мы все вместе пойдем гулять в парк. И я буду идти посередине и крепко держать родителей за руки. За надежные, любимые руки, которые никогда не отпустят меня, как бы не переворачивался мир и я в нем.  Я буду виснуть на их руках, отрывать ноги от земли и, раскачиваясь в воздухе, смотреть на яркое солнце, чтобы потом, сильно зажмурившись, разглядывать калейдоскоп разноцветных пятнышек перед глазами. Я буду скакать галопом, вприпрыжку, переплетать ноги „косичкой“, подтягиваться на их руках, как гимнаст на кольцах, и ждать похвалу «Молодец!». Я буду канючить мороженое, конфеты или, на худой конец, сладкую вату.

А еще мне папа купит шарик. Он всегда покупает мне в парке воздушный шарик. Красный. Потому что я люблю красный. Вечером, засыпая, я буду смотреть на привязанный к изголовью кровати шарик и вспоминать чудесный день, вкус которого будет таять во рту шоколадной конфетой, которую я предусмотрительно припрятала под подушку.

Это подзабытое с возрастом ощущение безоблачного счастья наполняло и распирало меня так, как воздух распирает воздушный шарик. Казалось, еще немного — и я превращусь в беззаботного, радостного Пятачка, взмывающего в воздух вместе с шариком – подарком для своего печального друга Иа. Но утро сменилось днем, день – вечером и ощущение радости и счастья таяло во мне, как сказочная фигура изо льда, плавающая в тропическом бассейне в конце праздника. «Шарик» постепенно сдувался.

Изрядно уставшая после работы, я медленно двигалась в автомобильной пробке и, вспоминая прожитый день, вдруг подумала (глупость, конечно!), что в каждом из нас живет шарик.

Иногда ты шарик, наполненный радостью и добром, и готов делиться своим счастьем с каждым человеком на планете, потому что каждый человек рожден для счастья и нуждается в нем, просто не всегда понимает, как быть счастливым. И тогда тебе так хочется собрать вокруг себя все одинокие шарики, наполнить их счастьем и большим облаком лететь-лететь-лететь над нашей прекрасной землей, неся всем людям любовь и радость!

А иногда ты сдувшийся шарик, выпавший из облака праздничных шаров. Другие шарики висят могучей кучей под потолком, а ты вот сдулся. И если раньше ты попытался бы с помощью сквозняка оторваться от пола или хотя бы спрятаться за штору, чтобы не быть выброшенным после праздника, то сейчас ты безразлично ждешь своей участи и ничего не хочешь. Ты ведь сдулся!

А бывает, ты шарик, который летел-летел и, пролетая над забором, вдруг зацепился за него ниткой и застрял. И вот ты висишь на нем, понимая, что, быть может, навсегда застрял на этом заборе, трепещешь на ветру и сожалеешь об упущенных возможностях.

Ах, сколько бы ты всего увидел, если бы продолжал лететь! Но ты зацепился за забор, и вот по твоей нитке уже пополз вьюн. А потом на вьюне распустились цветы, и тебя все плотнее прижимает к забору, и ты все меньше трепещешь на ветру. И только твоя голова-шар выглядывает иногда поверх забора и, вспоминая прежний свободный полет, хочет совершить его еще хоть один раз. И вот ты неосознанно, иногда со страхом, начинаешь ждать сильного порывистого ветра. Сам знаешь зачем.

И в один прекрасный или (кто знает?) вовсе не прекрасный день появляется легкий ветерок. Он игриво и нежно, как котенок лапкой, трогает тебя, шарик, проверяя готовность к полету, и ты начинаешь радостно трепетать на ветру. Ветер усиливается, и вот его порывы уже бросают тебя из стороны в сторону, тянут ввысь, и ты видишь то, чего не мог себе позволить, пока не было этого ветра. Да только вьюн еще держит тебя, прижимая к забору. Что делать: держаться за забор или лететь? Но ты, шарик, ведь знаешь: ты давно ждал ветра. Ты прилагаешь усилия, чтобы оторваться от забора, выскользнуть из объятий цепкого вьюна, и наконец у тебя получается — ты летишь!

Ты поднимаешься выше и выше, всё внизу кажется таким маленьким, а впереди — голубая высь! Упоительный полет кружит тебя! Ты окунаешься в цветущие яблони, скользишь по медоточивым липам, плутаешь в березах, одиноко паришь в небе, нежась в потоках воздуха, а когда ветер устает гонять тебя, ты отдыхаешь на ромашковых полянах и набираешься новых сил.

Но проходит время, и в одну из таких остановок ты вдруг понимаешь, что устал летать, устал от запаха медоточивых лип, длинных ветвей берез, с трудом выпускающих тебя из своих объятий, а цветущие яблони уже облетели и потеряли свою прелесть. Одинокое взмывание ввысь перестало тебя радовать, а безмятежный отдых на ромашковых полянах нагоняет скуку. И ты просишь: „Ветер, миленький, отнеси меня в тот двор, где стоит тот забор, за который я когда-то зацепился, а потом на мне прекрасный вьюн распустился!“ И ветер, быть может, сжалится над тобой и подует в сторону того забора. Но ты ведь не знаешь пока, сохранился ли тот двор, где стоит тот забор, за который ты когда-то зацепился, а потом там вьюн прекрасный распустился. Но ты ведь не знаешь пока, просто ты оторвался от вьюна или вырвал его с корнем…

А еще бывает, что просто живешь себе и живешь. И ни ветров тебе, ни взмывания под небеса, ни поиска укромного уголка под шторой. Живешь себе и живешь, пока не начинаешь задумываться: а какой ты шарик? Для чего-то ведь тебя надули? Для чего?

Мы, шарики, очень странные. Мы хотим летать в облаке шаров — и хотим лететь в одиночестве. Мы хотим быть к чему-то крепко привязанными — и хотим взвиваться ввысь и наслаждаться свободным полетом. Мы хотим быть на высоте и давать любоваться собой — и хотим затеряться внизу, чтобы нас никто не заметил, и мы никого не видели.

Мы, шарики, очень похожи на человеческие головы. Только, говорят, человеческие головы наделены разумом. А мы — просто шарики…»

Такой вот рассказ про шарик… Все как про меня.

Глава 7

В понедельник меня вызвали к руководству. «Сергей Владимирович, вы замечательно справляетесь со своей работой. За вашими успехами следили в Москве, и вот сегодня из центрального офиса поступило предложение перевести вас в Москву на должность редактора региональных программ. Как вы на это смотрите, товарищ?» — спросил меня, улыбаясь, Димон, мой начальник. Как я на это смотрю? Да с радостью! Опять новый круг? Мне он не страшен, потому что я нашел свой центр тяжести и знаю, где находится мой забор. Круги эти, оказывается, можно запросто превращать в спираль. Спираль развития.

Я вышел на улицу, присел на крыльцо. Страшно хотелось курить, но я бросил два года назад. Очень хотелось позвонить Наташке и поделиться новостью. Но как она воспримет мое возвращение? И куда мне возвращаться? Домой или снова снимать квартиру? Что я за странное создание? Еще недавно меня полностью устраивала холостяцкая жизнь, а сейчас как магнитом тянет в семью. Не терпится обнять, прижать к себе Наташку и сына и вот так и жить всю оставшуюся жизнь, крепко держась друг за друга.  

Звонить было страшно, поэтому сначала я позвонил маме.

— Мам, привет!

— Здравствуй, сынок! Как ты? У тебя все в порядке?

— Да, все в порядке. Мам, у меня хорошая новость — мне предложили работу в Москве.

— Ой, господи, Сережа, как хорошо-то! Я так скучаю по тебе! А когда ты приедешь?

— Дней через десять.

— Постой, сынок, а куда ты приедешь? Ты, конечно, можешь пожить у меня, но ведь я сколько раз говорила, что нужно заняться разменом квартиры. Это же твоя квартира!

— Мама, я прошу тебя, не начинай!

— Что «не начинай»? Когда ты поймешь уже, что в жизни есть важные вещи, которые нельзя оставлять на потом. Тебе уже тридцать три, а ты все как маленький! Ведешь себя безответственно!

— Ладно, мам, я тебе потом перезвоню.

Вот так всегда с ней. Начнешь за здравие, а кончишь за упокой. Но мама сказала одну здравую мысль: есть вещи, которые нельзя оставлять на потом. И я, не раздумывая, позвонил жене.

— Привет! — сказала она, сняв трубку.

— Привет!

Пауза… Господи, как сказать-то?! Надо было все-таки подготовиться к разговору.

— Наташ, мне предложили работу в Москве.

— Здорово!

Пауза.

— Наташ, я хочу вернуться.

Пауза.

— В Москву?

Я услышал, как дрогнул, изменился ее голос. Неужели, неужели она простит меня? Мне стало так легко и хорошо, что я осмелел и прыгнул, как в омут с головой:

— Нет, к вам.

Пауза.

— Надолго?

— Навсегда!

Пауза.

— Когда?

— Через десять дней.

Пауза.

— Тебе борщ приготовить?

— Что?                                                                                                         

— Я спрашиваю, тебе борщ приготовить?

Пауза. Я молчал. Я не мог выдавить ни слова. Горло перехватило, кадык предательски задергался, в глазах защипало. Глотая слезы, я как можно бодрее сказал:

— Ага! И котлетки тоже.

— Хорошо. Тогда пока!

Она повесила трубку. Наташка, моя любимая, родная, мудрая, понимающая Наташка! Слезы текли по щекам, и я знал, что Наташка тоже стоит сейчас с прижатой к уху трубкой и тоже тихо плачет. Как же я жил без нее целых два года? Как же я соскучился! Какой же я был болван! 

Я задрал голову и посмотрел в небо. По нему спокойно и величественно, как лайнеры в океане, плыли большие, белые облака, то закрывая, то открывая солнце. Господи, спасибо тебе за все! На душе было так покойно, светло и радостно, что я любил весь мир.