В сорок лет ...

Проводим трансформационные игры в Москве

Кричит:

- Что ты хочешь от меня?

Глаза взбесившегося ангела. Что я хочу? 

В сорок лет сносит башню от любви окончательно и бесповоротно. В двадцать - от любви разрывает только штаны. В двадцать я любил всех, кто носил юбки, шотландцы не считаются. В двадцать я  повторял дурацкий стишок

"Если встретился ты с бабой,

Дураком не будь

Одной рукой хватай за ляжку,

А другой за грудь"

Что-то много было ляжек, поп, грудей. 

В сорок я повторяю другие строки:

"Мои глаза в тебя не влюблены -

Они твои пороки видят ясно,

А сердце ни одной твоей вины

Не видит и с глазами не согласно"

В двадцать я чётко знал, что женщина должна быть красивой, покладистой и без претензий.

В сорок я не знаю, красив ли мой бешеный ангел? Но, как на неё смотрят мужики от 15 до 80. Я ненавижу их всех и я понимаю их всех. Потому что в двадцать ты женщину оцениваешь. А в сорок начинаешь ценить по-настоящему. Уже нет времени на глупости.

В двадцать лет тратишь время не думая - его вагон и маленькая тележка. В сорок остаётся только тележка. И с ней я хочу тратить её очень медленно. Очень медленно. По капле, по крохе, по карату. Время становится драгоценным.

Так что я хочу от неё?

А ничего. В двадцать я хотел бы иметь её на всех перекрёстках весны. И иметь так, чтоб друзья завидовали. В сорок зависть по барабану. Всего, чего мог, добился. Чего не добился, добивается сын.

- Что ты хочешь от меня?

Она слушает рок. Она вскидывает голову и, фыркнув, убегает на работу, её телефон не смолкает. У неё куча друзей. Она считает, что мир вертится вокруг неё. Она мчится по жизни, как пьяный подросток, угнавший у папы машину. Ей ещё далеко до сорока. Я не боюсь опоздать, я нагоню у поворота. Она ещё не знает, что за поворотом сорок лет. И скорость сбрасывают все. Потому что всему назначена цена, и только ей цены нет.

И я хочу, чтоб она просто была.

Но она этого не понимает, ей надо чтоб я предъявлял и требовал. 

И я говорю:

- Постряпай мне пирожки.

Она кивает. Бешеный ангел, повязавший фартук, встаёт к плите.

- Вкусно? - пытает она.

- Вкусно, - отвечаю и смотрю на её губы.

Мне сорок. Я наслаждаюсь едой, музыкой, вином и женскими губами. В двадцать я не замечал вкуса ни того, ни другого. Я так много знаю, что половину уже хотел бы забыть. Половину, в которой не было бешеного ангела.